Охота на Квинтиллиана.

Часть первая. Рутина и любовь.

I

…Надысь погуливал Дормидонт-Таргын вдоль Великой Кронопасской улицы в людном районе города Бришмена; деловито прижав заскорузлые длани к чреслам он гордо, - с нотками волюнтаризма - выпячивал вперед гигантский, едва прикрытый живот. Расстегнутый воротник мертвенно-голубой хлопковой рубашки сильно колыхался на ветру, а оранжевый жилет с золотой полоской на спине держался на нескольких деревянных пуговицах. Синие грубые джинсы, через шлевки которых вдет скудный ремень с бельтбегом туго обтягивали эти большие ноги. Вытянутые туфли на каблуках блестели, переливались; казалось, что игра солнечного света на этой новой обуви превращает ее в драгоценную. Дормидонт нежно улыбался по пути всем, кого видел, но когда он оставался наедине с собой, его чудесная улыбка исчезала совсем, а хитрые глаза под густыми бровями наполнялись изрядным гневом. В целом, его суровая натура походила на типичного вальхаллина, но, лицо напоминало несколько необычного и трудолюбивого пухчарина. Рост его составлял шесть вильгамсов (168,56 см), а вес около десяти фрун (110,034 кг). Он не был женат, да и редко ему приходилось испытывать чувство вроде любви и близости к противоположному полу. Однако, Дормидонт любезно помогал некоторым прекрасным дамам таскать тяжелые сумки или переводить, словно личный защитник через жуткое место; впрочем, составлять им компанию. Приходилось ему ходить вместе с ними потому, что вальхалльский город Бришмен отличался от других своим невеселым и злым народом: эмотивных людей - таких, как Дормидонт-Таргын, - было меньшинство, и это меньшинство исчезало каждый день. Часто на улице происходила своего рода буза, обусловленная криками и местной полицией, вовсе не понимающей то, что творится на свежем воздухе.

Дормидонт понимал, что в будние дни такая суматоха приходилась всем трюизмом, а посему он искал каких-нибудь нарушителей закона или «оборотней в погонах» в данных, скорее всего, жалких толпах людей, безмятежно беседовавших о разных закономерностях природы чуждой Авайнбреллы. Сама Великая Кронопасская улица в Бришмене была «усажена» разнообразными, а иногда даже редкими заведениями, начиная с одного неприемлемого бара, - оголтелый директор которого не боялся четко и ясно горланить всем, что здесь разрешено делать абсолютно все, что захочется, - заканчивая азартным казино, когда в полуночь, попивая пузырек водки, пел там о Присцилле Великий Нафанаил, между тем, как в дверном проеме оскаливал окровавленные клыки свирепый волк по кличке Неоптолем, изнеможденный от постоянного веселья. А пока Дормидонт нашел довольно уютное светлое местечко в парке и там весело плюхнулся на скамью; ему, как всегда, вспомнилось прошлое. Когда ему было двадцать с чем-то лет, он работал почтальоном: ходил летом по городу с тележкой, на которой лежали две сумки, наполненные газетами. Дормидонт очень следил за тогдашней модой; его элегантный наряд, состоящий из светло-бежевой шелковой рубашки, оранжевого кожаного пиджака, синих джинс с темным золотым ремнем и белыми туфлями привлекал внимание абсолютно всех прохожих, а трубка с табаком во рту создавала еще более деловитый вид.

— Здравствуйте, — говорил он, — какую из этих газет вы хотели бы выбрать?

Дормидонт глядит прямо в глаза прохожему, а если это была прохожая, он ее еще и привлекал всякими выходками: то пустит круги из трубки не сводя с нее глаз, то облокатится о ближайший столб и скрестит руки, а то и погладит свои волосы.

— Давайте вот эту. Про последние происшествия.

— Отличный выбор!..

А однажды, у него появилась знакомая: она, в свою очередь, знала, когда Дормидонт начинает и заканчивает работать, а также, в большинстве случаев, могла догадаться, в каком из городских углов он часто засиживался и сгорала от ревности, потому, что никогда не брал он ее с собой. Впрочем, жизнь его была в то время интересной. Всегда кто-нибудь из прохожих мог рассказать последние новости, произошедшие не только в его жизни, но жизни других людей; рассказать столетние байки и легенды; а также просто поделиться своими недавними личными происшествиями. Дормидонт уважал все это. Конечно, он мог бы работать почтальоном до конца своей жизни, но как бы не так: в один из дней его работодатель сказал, что он увольняется, по неизвестной причине. Сейчас же, также безработный, но еще и не женатый (несмотря на возраст) он даже при этом чувствует себя счастливым. Где же он берет деньги? Все просто: занимает уже неизвестно какой раз у друзей. Есть у него один богатый, который не жалеет своих денег на благотворительность, да еще и дружку своему дарует. Впрочем, живет Дормидонт в очень маленькой съемной комнате максимум на двоих, в которой есть все необходимое для жизни. …а когда он пролил достаточно душевных слез и мечтаний, начал напевать древний сказ о пророке Лаомедонте, который совершал грехи, и, которого впоследствии наказали Всевышние Боги; а далее переключился на былину, в которой пелось о Косназаре и его приемной дочери Доминике. А пел Таргын так выразительно, что в подсознании у него давно произошел настоящий пароксизм, а эти нежные ноты - как в вальсе Макария Зоввекимта - проникали в самую его душу острыми стрелами любви, запущенными когда-то Святым Магомедзагиром, пытавшегося привлечь Вещую Февронию, спася ее от злорадного Фахретдина. Его песнь лилась недолго; но, по меркам того, как вникал в свои же слова Дормидонт, лилась она бесконечность. Лишь только он успел открыть глаза, как возрела перед ним неизвестная девушка, и странная неловкость тут же проявилась в глазах обоих.

— Господин, мне нужна ваша помощь… — тихо начала она, — я где-то потеряла свою сумочку, недавно, а…не знаете, куда у вас там все относят?

Он встал. Сконфуженное лицо и его экзольтированно-удовлетворенный взгляд не производили особого впечатления на девушку, и она, с какой-то опаской поглядывая на него, подошла к нему ближе, но, так как для Дормидонта было принципиально важно держать с собеседником (особенно женского пола) расстояние не менее пять джун (2,5 метра), он несколько отошел назад и слабым голосом сказал:

— В бюро находок…хотите, я за вас схожу?

— Да, я была бы непротив…если что, вот вам адрес моего дома, — она вдруг вытащила из еще одной сумки визитку, на которой дрожащими вальхалльскими иероглифами был написан адрес и протянула ее, — буду Вас ждать.

— А…вам больше ничем не надо помочь? — расстерянно-ласково произнес он.

— Спасибо, Господин, не надо. Буду вас ждать…

Дормидонт-Таргын удалился. Девушка долго смотрела на его пингвиноподобную походку ожидая следующей встречи…а пока он бежал, скакал по Великой Кронопасской улице не обращая внимания на злобные крики сбивавшихся с пути шоферов, и очень был рад, в сопутствие тем, что в данном, как он сам говорил, «захолустье», работает его давнешний товарищ. Вскоре на одном из входов в здание высвятилась надпись: «Бюро находок». Дормидонт открыл тяжелую, ржавую дверь и, всыкнув в получившиеся отверстие голову и вцепившись в нее правой рукой, слегка потряс взлохмаченными волосами. Он решительно осмотрел помещение и через мгновение позвал знакомого работника сквозь лукавую улыбку.

— Буистенг Бх’Астор, вы здесь?

В глубине темной комнаты показался силуэт, но вскоре он прояснился и, за деревянный, полуразрушенный и шаткий стол, сел тот самый знаменитый работник, когда-то получивший даже грамоту. Это был пожилой шаман, и в данный момент он лениво пережевывал безвкусный, цельнозерновой хлебец круглой формы, поминутно поправляя на носу очки, и, увидев очередного клиента, вежливо заговорил с ним.

— Ну-с, здравствуйте. Очень хорошо, что Вы пришли именно сегодня. Поспешу Вас, прости меня Орхан Спаситель, разочаровать, ведь какие-то неизвестные грабители украли у половины города вещи…

— Что?! — вскрикнул тот.

— Но…но не будем же настолько поддаваться панике, Дормидонт! Я очень хорошо знал и понимал, что данная оказия должна была несколько фраппировать моего давнего Господина, но я также поспешу Вас обрадовать, что мы набираем отряд из смелых сыщиков, которые готовы идти и искать этих негодяев!

— Интересно…впрочем, немудрено, что я как раз встретил этакую жертву. Девушка одна подошла ко мне, и говорит, что у нее потерялась сумка. А еще она думает, что эту самую сумку кто-то нашел и отнес сюда! Можете ли вы сходить и проверить?

— Да-да, обязательно посмотрю, но для начала: не хотите ли Вы, многоуважаемый клиент, помочь невинным людям?

— Конечно! Смело записываете меня как Смельчака, — посмеялся он.

— Хорошо-хорошо…тогда я записываю Вас в список.

— Все, пасиба-а-а. А кстати, не хотите сказать кто там еще присутствует?

— Ну, это просто замечательно, что Вы, Дормидонт-Таргын, интересуетесь нашими помощниками. Так вот: посмотрите вот сюда, ага…видите, вот наш список.

Северьян недоверчиво подошел к столу и, выпрямившись во весь рост, на секунду сурово глянул на Буистенга из-под нахмуренных бровей, а потом, открыв рот, грозно склонился над списком, и его длинные, пушистые, завивающиеся волосы повисли в воздухе.

— Смельчаков небольшая группа, состоящая в основном из бывших секретарей, охраны, и…и, скорее всего, из простых искателей приключений, — сквозь видимое оцепенение проговорил он.

— Вроде меня, ха-ха-ха!

— Но, почему же? Разве Вы не работали до этого помощником разведчика в Великом Валльхальском Сенате?

— Не-е-е, — протянул клиент, — мне там делать нечего…

Работник посмотрел сначала на Дормидонта, а потом на список, опять на Дормидонта, и опять на список. Его седые приподнятые брови выражали некоторую любопытность и казалось, не понимающий и несмышленный, он хотел докапаться до истины: той самой истины, вокруг который кружит караван таких же незнаек с узким кругозором, которые просиживали свою ненужную жизнь в старейшем бюро находок.

— Э…я сейчас сбегаю за потерянной сумкой. А вы пока постойте, ни-ку-да не уходите! — и с этими словами Буистенг Бх’Астор быстро, незаметно юркнул в глубь комнаты, и за его ожидаемыми действиями послышалось дыхание, кашель и харкание.

Дормидонт-Таргын облокотился о железный столб и тяжело выдохнул, а чуть позже скрестил руки и закрыл глаза, но его очередное уединение прервал грубый, женский голос.

— Снова этого Буистенга Бх’Астора нет? Вот черт!

Романтик осмотрелся. В его голове начали рождаться тысячи самых различных догадок, кто бы это мог быть.

— Пайданг, Полад, сыщите-ка работника!

Дормидонт посмотрел на уходящих - один был веселый, молодой, высокий зереноглавин лет двадцати; его светлое лицо словно зияло в темноте; он был одет в черную рубашку и хлопковую накидку такого же цвета, на шее у него красовался развязанный шарф, а на коротких ногах болтались подогнутые джинсы как у Дормидонта. Второй, видимо, его друг, был шаманом, вследствие своей густой бороды, низкого роста и смуглого лица. Одет он был тоже в рубашку, только клетчатую, красно-оранжевого цвета и темные штаны, а также в грязные, с деревянной подошвой сапоги; на вид ему было где-то двадцать пять и более. Потом Таргын перевел взгляд на девушку сквозь страсть и оцепенение и понял, что она самая красивая на всем Инчанском полуострове: на ней было темное платье и накинутый поверх пиджак, а на маленьких ножках виднелись маленькие сандалии. У нее были кудрявые волосы, и чистое молодое лицо. Дормидонт подошел к ней. Неизвестная ухмыльнулась и, тут же прошлась вальяжной походкой около него.

— Вы тоже ждете работника? — спросила она.

— Да… — Протянул он, улыбнувшись, — а, вы, и эти двое парней…друзья?

— Ну, можно сказать и так. Впрочем, вы, наверно, не знаете этого, но…мы так называемый — отряд Смельчаков.

— Отряд Смельчаков? черт возьми! я же тоже записан в них, да! Буистенг Бх’Астор мне как раз показывал список…вы, я так понимаю, Янетта-Зульфия Оржунмаа?

— Ага…что ж, неожидала, что у нас пополнение в «семье»!… — она хихикнула.

— Да, я ваш новый помощник.

— Почему помощник? У нас у всех одинаковые права.

— О, это так замечательно…

Не успел он договорить, как перед ними уже стояли остальные Смельчаки и Буистенг Бх’Астор.

— Ах, Дормидонт, вы все-таки подождали меня…

Работник протиснулся сквозь парней и вручил Таргыну потерянный ридикюль той самой дамы, пока двое парней презрительно-любопытно осматривали неизвестного стоящего рядом с Янеттой.

— Кто это? — спросил Зереноглавина Бородатый.

— Не знаю, Полад. Новый друг у Зульфии!… — он стукнул его по плечу, смеясь.

— Нам новые друзья не нужны, если они не записаны в ряды наши.

Девушка, будто прочитав мысли Бородатого, поспешила его успокоить:

— Зульфикат! Дарес! у нас пополнение! этот парень тоже записался к нам!

— Ну…какой я парень? — скромничал он.

— Мужлан, — с каменным лицом произнес Бородатый. — Но, то что у нас пополнение, это хорошо…

— Простите его, он просто сегодня не в духе, — шепнула она ему на ухо.

— Дормидонт-Таргын простит вас всех за все, — усмехнулся он.

— Так, а мы-то не представились! — вдруг вспомнил Зереноглавин и стукнул себя по груди, — Пайданг Ли Гаязетдин-Дарес.

— Полад Иоханнес Зульфикат. Можно просто - Пылаасканг.

— Мое полное имя Дормидонт Северьян Некъ Таргын. Но оно сокращено — Дормидонт-Таргын.

— Вот и собрался отряд Смельчаков! — торжественно заметил Буистенг Бх’Астор, — так, а что вы звали меня?

— Просто хотела узнать…нет ли еще потерянных вещей? У половины города, в основном женщин, — вздохнула она, — украли вещи, может, мы сможем вовремя отдать их?

— Я проверил все загутки моего склада. Но, кроме того, что меня попросил принести первый клиент (первым клиентом он называл Дормидонта), мне ничего не удалось найти интересного.

— Печально, однако. Ладно, мы еще сможем раскрыть эту злобную тайну…

II

Взъерошенный и возбужденный, Дормидонт покинул бюро находок. Янетта шла около него, а парни отставали, между тем, как огненное солнце безжалостно сжигало их возникающие мысли в голове.

— Чья эта сумка? — тихо спросила она.

— А, да так. Решил помочь одной даме…впрочем, я просто сходил за нее в бюро, вот и все.

— Замечательно! А когда собираетесь отдавать?

— Сейчас, если никто из вас не против.

— Конечно нет! Пойдемте, может, попробуем ее расспросить насчет той незамысловатой катастрофе, поглотившей пол-Вальхаллы…

— Обязательно попробуем!

Они прибавили шаг. Летний зной окутывал их и заставлял время от времени встряхивать на себе одежду в попытках хоть капельку освежиться. Дормидонт показал троим адрес: Великая Кронопасская улица, двадцать два. Чуть дальше оттуда находилось и само заведение потерянных вещей. Шли они медленно, задыхаясь от жары, и, ожидая могучий ветер, обсуждали грядущие работы; все, что они должны сделать на благо Вальхалле. По пути к дому, отряд заметил некую газету приклеенную на столб, в которой было написано: «583 год, 35-ое Дангана (июля), Биплитейский район, Бришмен, Вальхалла. Разыскиваются преступники. Цена за голову - четыре эйхвы.» И одна потрепанная фотография одиноко висела на нем, ожидая, что на нее кто-нибудь посмотрит и усмехнется или будет показывать пальцем, точно внасмешку. Впрочем, на ней был изображен один человек: синяя полосатая рубашка, кожаная куртка, а лицо - грозное, глаза полыхали ненавистью, и все это придавало ему какой-то ужасающий вид. Однако, до заветного дома они дошли примерно за пятнадцать минут. Пайданг, любопытно осматривая его со всех сторон, базарил с Янеттой о какой-то скучной вещи, в то время Дормидонт, держа в руках ридикюль, как вкопанный стоял перед огромной деревянной дверью.

— Отряд! — хриплым голосом закричал Полад, — как малые дети, ей-богу… — прибавил он сам себе, понизив голос.

Трое, заметив неудовлетворение Иоханнеса, в то же мгновение ловко запрыгнули на ступень и оказались на пороге. По спине романтика пробежал холодок, когда он начал разглядывать жуткие образы, изображенные на стенах этого полуразрушенного здания.

— А какая там квартира? — остановила его Янетта.

Дормидонт остановился и посмотрел на нее. Его испуганное лицо вызывало смех.

— Вроде бы…дай-ка посмотрю… — он достал помятый, выцветший листок и прочитал чуть ли не по слогам, — сто пятьдесят один.

— Отлично, вот и она!

Они стояли перед дверью квартиры. Дормидонт несколько раз постучал в нее и ему открыла та самая девушка. Он стоял обескураженный и растерянный, исходя из того, что, по мимо всей той замкнутости в себе, не знал, как быть в такой ситуации: отдать потерянную вещь и уйти, так и не дождавшись отряда? Обнять и поцеловать, тем самым возбудив страсть? Пройти молча, положить сумку и чувствовать неловкость из-за своей дерзости? Он этого не знал, но выбрал по своей интуиции самый хороший вариант. Дормидонт оглянулся. Парни стояли около картины, а Янетта, осматривая свое ожерелье, топталась на месте. Он позвал их.

— Что случилось? ты нас звал? — заботливо вопросил Полад.

— Да. Пойдемте со мной, — сказал он неуверенно и, посмотрев на Янетту, полностью растаял.

Зульфия подошла к двери, и, в ожидании остальных, любопытно смотрела на Пылаасканга, который, все время оборачиваясь назад, к ним приближался деловитой походкой.Четверо протиснулись в дверной проем, а девушка, скромно смотря на Дормидонта, искала взглядом свою сумку.

— Проходите… — сказала она настолько тихо, что едва можно было расслышать ее слова.

Они любопытно осматривали квартиру. Вестибюль как бы соединялся с залом, а уже через него можно было пройти в другие комнаты.

— Спасибо вам, — сказала девушка, глядя на Дормидонта, — а не хотите чаю?

— Я был бы не против, — осматривая часть кухни из зала, говорил Полад.

— Да, конечно, давайте, — поддержала того Янетта.

Отряд уселся за просторный стол. Несколько помедлив, девушка достала хрустальные чашки и, поставив на центр заварку и куски сахара, налила всем зеленый чай. Болтовня на разные темы вспыхнула очередным заманчивым предложением про вступление в ряды Смельчаков.

— А, кстати, мы - так называемый отряд Смельчаков, раскрываем тайны, ловим преступников…не хотите присоединиться к нам? — спросил Дормидонт.

— Ой, нет! Спасибо большое, но…я слишком трусливая для этого дела.

— Понятно, а, может, у вас есть какая-нибудь информация насчет этого происшествия в Вальхалле?

— К сожалению, я ничего про это не могу сказать. А вы сходите к графу Овсетию Ли Кадирбергену и поговорите с ним, он точно в этом разбирается.

— Кто такой граф Овсетий? — поинтересовалась Янетта.

— Его можно назвать мудрецом.

— Ну, это-то нам и нужно! — хихикнула она.

— Только…будьте, пожалуйста, с ним повежлевее. Он очень закрытый и скромный человек. Мой знакомый, — деловито объявила девушка, — однажды ходил к нему с важным вопросом, а тот не вынес наглости, которую он ему предъявил, и выгнал его вон, поэтому, — продолжала она, — обходитесь с ним осторожнее.

— Конечно, спасибо, что предупредили! А вот мне интересно: вы когда-нибудь были у него? — спросил Пайданг.

— Да, мне приходилось его посещать. Он отнесся ко мне очень ласково и заботливо…до сих пор помню, как мы обсуждали с ним один мелочный вопрос, и нам было интересно говорить вдвоем.

— Это хорошо. Лады, отряд, пойдемте сейчас, мало времени! — торопил всех Полад.

— Как хотите. Если если что, заходите ко мне еще, ежели понадобится.

Четверо вышли из-за стола и устремились к выходу, и, идя по длинному коридору, вздрагивали от самого безобидного рисунка. Рядом с дверью из подъезда на стене вырисовывалась ужасающая морда Химеры - четырехглазой рыси из шаманской мифологии. Она яростно оскаливала острые зубы, а бивни, торчащие у нее из шеи, будто протыкали нежные уголки самой твердой души. Полад выбежал первый. За ним поспешил Пайданг, а последними выскочили из адского подъезда Таргын и Зульфия.

— А вы знаете, где живет этот граф? — обратился Полад к Дормидонту.

— На этой же улице, только в частном старом доме. Вот он, через дорогу…

Через пять минут они остановились у дома. Жуткая атмосфера была пропитана неизвестностью, и откуда-то доносился запах странной печали. Отряд подошел к узорчатой, старой двери и открыл ее. Внутри дома находилась фурнитура явно не нынешняя, а, скорее всего, прошлого века, а также множество разных картин. Парни зашли в зал, а Янетта осталась в коридоре. Как только они вошли, то увидели пожилого мужчину, сидевшего в потрепанном кресле. Выглядел он уныло-взбудораженным, опустив голову вниз и расставив ноги в сторону. На нем свободно сидела помятая рубашка и накинутый поверх блестящий, расстегнутый, темно-фиолетовый жилет и такие же штаны. Из-под загнутого воротника выглядывала мускулистая, короткая и красная шея, вокруг которой неаккуратно завивались длинные пушистые волосы. Лицо его было смуглое, морщинистое и полное, однако все это создавало особо-мужественный вид. Мягкая седая борода безмятежно отдыхала на его подбородке. Выступ на месте густющих бровей создавал впечатление, что вместо глаз у него просто черные впадины, а огромные мешки под ними еще больше прикрывали их. Ноздри широко раздувались при каждом вздохе, губы нервно подрагивали: видимо, он что-то бормотал.

— Здравствуйте, граф Овсетий, — сказал Дормидонт тихим голосом.

Взгляд, мертвый и мученический, мгновенно пробежался по отряду; грустное выражение его лица объясняло, что тот не ждал такую беспокойную здравицу от давно забытого им человека.

— Кто вы? — ослабленным голосом спросил он.

— Дормидонт-Таргын, а это мои…товарищи.

— Что вам надобно?

— Вы что-нибудь знаете о недавнем происшествии в Вальхалле?

— Что ж…может быть… — его голос затих.

— Нам это совершенно неважно, мы хотим просто быть, э…в курсе событий, — протаракторил Дормидонт, — а вы что-нибудь знаете о Сифте Коронндадте и о его составлении законов? Или…например, о том, как он защищает Инчанию от злорадной Пухчарии? — прибавил он высоким голосом.

— Да что вам всем сдался этот Сифт Коронндадт? — грозно проговорил граф, мужественно вскинув голову назад, — сил у него нет защищать полуостров! Законы его никто не исполняет, да и кому? Сенату? или мирным людям? вот и я не знаю, ей-богу, не знаю!… — он снова охрип в конце.

— Спасибо, а…

— Что вы еще от меня хотите? — сердито сказал граф.

— Мы просто…

Дормидонт не успел договорить, как в зал тихо зашла Янетта. Она стояла около огромного деревянного шкафа и старалась не смотреть на графа, но даже когда у нее это не получалось, он не обращал на нее никакого внимания. Однако их глаза все-таки встретились друг с другом. Оцепенение, охватившее ее, повергло врасплох. Они молча смотрели визави. Девушка выбежала со слезами на глазах; в мыслях у нее все взбудоражилось, и странное чувство жалости вникло в ее душу. Он вызывал у нее жуткое уважение, которое она, скорее всего, до этого всего в жизни не знала.

— Как же так Инчания разрушается под натиском Пухчарии?

— Все…это слишком сложно сказать. Сифт Коронндадт и другие никогда не могли противостоять перед угрюмыми пухчарами.

— Но: как узнать, что легитимность страны пала?

— Посмотрите на народ, — говорил необыкновенно спокойно граф Овсетий, пока остальные уныло глядели на него.

После нескольких заданных вопросов, трое юркнули в коридор.

— Что ты хотела? зачем вошла? — скороговоркой проговорил Полад.

— Я…просто хотела посмотреть, кончили ли вы спрашивать…

— Нет! А если тебе это так надобно вот иди и расспрашивай его!

Пайданг и Дормидонт не защитили Янетту и она, всхлипнув, медленно вошла в зал.

— Граф…

— Ну что еще?

— А вы…не можете рассказать о себе?

— К чему вам это? — придрался он.

— Я…хочу…мне надо.

— Ежели вы строите со своими господами убийтсвенный план, потом, впрочем, смело пеняйте на себя, сударыня.

— Нет, вы что? Мне очень жалко вас, любезный граф.

— За что же меня может быть жалко?

— Ну…вы выглядете таким измученным и усталым…

— На самом деле, жизнь знатно меня потрепала…и вся эта междоусобица восходит к прошлому: то есть, мои проблемы начались с самого детства.

— Расскажите про это, пожалуйста.

— Лады, только больше никому не говорите. Родом я из знатной семьи, тоже графов. Были у меня брат и сестра: Нарцизас Наасим Кадирберген и Виринея Фавзия Кадирберген. Они очень были похожи на моего отца, а я на мать. Но, ему это не нравилось, то есть, отцу моему, Людмилию Кадирбергену. Мне кажется, что он меня по-просту не любил. Любил брата и сестру, но не меня. Впрочем, когда наши родители уходили куда-нибудь, то всегда оставляли нам няню - помню, хорошая женщина была. Больше всего времени она уделяла моей сестре, так как она была самой младшей. Получилось так, что меня невзлюбили практически все родные, и моим единственным выходом было оставаться с няней и помогать ей. А однажды, я подошел к отцу, мол: «Батюшка, отчего вы так не прониклись ко мне любовью?» А он нахмурился, глядя на меня, и в его глазах я увидел и гнев и ту самую грозность, которую могут проявлять отцы. Я убежал весь в слезах, не дождавшись ответа. Я слышал, как смеялись надо мной брат и сестра, и как потом успокаивала их моя мать. Хочу и про нее вам рассказать. Райхана-Фатима Амор Кадирберген была очень известной графиней. Она очень часто ходила с моим отцом на бал, оставляя нас либо с няней, либо совершенно одних. Наверное, про нее знали все в городе: Йаркитад, центр торговли рядом с Кирном, довольно крупный город.

— Вы зереноглавин? — поинтересовалась Янетта.

— Да, так почему же меня не полюбил отец? Потому, что я не был таким, как он. Если сказать простыми словами, я пошел не в него, а в мать. Он был яенгелянином, а она как раз зереноглавинкой. Вот их совместная картина, — Овсетий указал направо.

Девушка любопытно пригляделась туда. На ней изображены граф Людмилий Кадирберген и графиня Райхана-Фатима Амор Кадирберген, то есть - его отец и мать. Их яростные взгляды пожирали зрителей; на мгновение Янетта вздрогнула и перевела взгляд на Овсетия. Он показался ей таким бедным и жалким, что у той потекла слеза по щеке: такого неуверенного в себе человека она не видела, хотя Дормидонт как раз и был таким.

— У меня осталось кольцо отца. Он передал мне его через няню, так как сам со мной связываться не хотел, вот, посмотрите… — граф вытянул свою сухую правую руку и показал кольцо на указательном пальце.

— Ах, какое красивое, рубин? — очарованно спросила она.

— Угу.

— Очень красивое…а как блестит!

— В общем, сестра вышла замуж за какого-то олигарха, брат стал работать в Нограусском музее, а я, а я…так и остался старым, бессильным графом.

— Ах…вам нужна какая-нибудь помощь?

— Помощь? Скорее всего, нужна. Вы можете найти мой старый альбом с фотографиями. Там моя покойная жена.

— У вас была жена? — удивилась Янетта.

— Когда-то была, но сейчас ее нет. Она давным-давно умерла от великой Нивлакской болезни. Ужасная болезнь. Из-за нее мы лишились детей.

Зульфии еще больше стало жаль графа Овсетия.

— Вот там, — он указал на домашнюю библиотеку за его спиной, — отдел памятных книг.

Девушка осмотрела первую полку отдела: но интересного, кроме кодекса вальхалльской конституции она не нашла. На второй полке, среди пыльных книг отличалась одна ярко-зеленая обложка Библии. На третьей она не нашла ничего примечательного, кроме записок графа, на четвертой, последней, все было забито старинными документами.

— Здесь ничего нет, — запереживала она.

— Нет? Надо посмотреть.

Он аккуратно протиснулся своим большим телом в проем между столом и креслом.

— Сейчас найдем…

Граф Овсетий встал над Янеттой и положил свою жилистую старую руку на ее руку и слегка отодвинул от полки, чтобы посмотреть, где находится альбом. Далее он начал медленно перебирать книги одну за другой на четвертой полке, и, удостоверившись, что на ней точно нет альбома, пригнулся к третьей.

— Да, тут вряд ли что-либо найдешь…

— Подождите, а не вот это случайно? — сказала Янетта, достав из глубины старейший бежевый альбом.

— Ах, да! Спасибо вам огромное, — проговорил он, взяв альбом и нежно поцеловав ее руку.

— Что вы! Я заставила вас встать…

— Ох, не беспокойтесь. Вы не винонаты в этом.

Они сели на большой диван и Янетта вплотную прижалась к Овсетию.

— Если бы не эта болезнь, то у нас бы родились дети и мы были счастливы, но судьба решила сыграть со мной плохую шутку. Впрочем, знаете, можете переночевать сегодня у меня, я совершенно не против, — говорил он, поглаживая фотографию, на которой были изображены два счастливых человека: сам граф и его жена.

— Бигин тинэ (спасибо), граф, — сказала девушка и, еще больше прижавшись к нему, разглядывала его печально-счастливое выражение лица.

III

Впрочем, положение графа в момент прихода отряда Смельчаков сильно повлияло на него, как казалось Янетте. Он мало с кем-либо говорил в тот вечер, почти не двигался, а только сидел в кресле с закрытыми глазами и нахмуренными бровями, время от времени сморкаясь в платок и тяжело вздыхая. Зульфия думала, что, - если учитывать слова той девушки, к которой она с парнями ходила в квартиру, - то можно сделать точный и не менее очевидный вывод о том, что Овсетий (собственной персоной) был не таким уж и замкнутым человеком; однако, придя (атмосфера рядом с домом и в нем производила некое вдохновение), Янетта поняла, как ошибалась. В целом, ничего страшного не произошло, вследствие того что граф, отнесясь к их приходу весьма спокойно, - если, конечно, не учитывать легкую бузу в болтовне с парнями - разрешил им переночевать у него.

На часах восемь вечера. Дормидонт, смело шагая из стороны в сторону по залу, что-то бормотал про себя.

— Так не могло быть… — Фыркнул он, косясь на Овсетия.

— Что такое, Дормидонт? — Заметила Янетта.

— Ни…ничего.

— Вы какой-то обеспокоенный. Что случилось?

— Я, вот, думаю про графа…точнее, про его отца.

— Ах, любезный граф, не могли бы вы еще нам рассказать про Людмилия Кадирбергена?

— Ох…да.

Он выбрал удобную позу для рассказа и начал едва слышно и хрипло говорить.

— У моего отца - с роду властный характер. Он постоянно срамил зереноглавского императора и был убежден в том, что мог запросто заменить его собой. Впрочем, — продолжал граф, проскакивая глазами по потолку, — он не шибко заботился о нас, свободное время просто ходил с нашей матерью рука об руку по главному залу, о чем-то беседуя; явно, о том, о чем я догадывался. Возможно, у него был какой-то масштабный план, хотя - с виду грозный и державный, - никак не мог его осуществить. Однако, как я говорил еще три часа назад, Людмилий Кадирберген с Райханой-Фатимой Амор Кадирберген часто ходили на бал, оставляя нас одних. Так, вот (узнал я это где-то в шестнадцать лет): мой отец танцевал не только с нашей матерью, но и с другими дамами; втихомолку, конечно. Если еще больше сблизиться с нашей темой, про которую вы меня спросили, то могу сказать: Людмилий Кадирберген являлся одним из тех уникальных личностей, которые могли в себе отражать ту повелительную черту характера, присущу только нашему роду.

— А как относился к вам, то есть, к детям, — отец? — Будто не слушав изречения графа, спросил Дормидонт.

— Ах…как я уже сказал, он, по-видимому, хотел осуществить какой-то план. Я до сих пор не знаю что это было…ах, забыл сказать! Прошло уже двадцать с лишним лет, как моего отца нет.

Он мертв? но почему? — Жалобно пропищала Янетта.

— Настолько наплевать на свое здоровье мог только Людмилий Кадирберген. А, ведь, знал же, батюшка, что это дело хорошим не закончится! ах, Боги, Боги! И даже крепкий грифон может быстро уйти из жизни! — Закончил поговоркой Овсетий.

— Жалко его, понимаю вас. А отчего же он умер?

— Не буду вас так нагружать перед сном, дорогие. — Заботливо произнес он и после небольшой паузы сказал: — Идите спать.

— Извините, граф, а где можно лечь спать? — Спросила девушка.

— Можете ложиться там, где вам хочется, но только не надо, пожалуйста, спать в моей комнате.

— Хорошо, спокойной ночи, граф.

— Да-да, спокойной ночи.

Овсетий тяжело поднялся с кресла, и, заперев везде ставни, так же тяжело сел на него. Янетта с Дормидонтом остались одни, а Пайданг с Поладом уже давно спали в какой-то из комнат. Сонная Зульфия, пройдя достаточно далеко по коридору, открыла дверь и плюхнулась на кровать, а он пошагал неизвестно куда. Еще один коридор с несколькими комнатами ждал Дормидонта. Он открыл дверь в какую-то из них и тут же задремал на кровати. На улице полил ливень. Грозы были слышны с очень далекого расстояния. В один из таких моментов, над Дормидонтом склонилось что-то громадное и, уже когда Дормидонт засыпал, это громадное начало приближаться к нему все больше и больше. Проснувшись, он не сдержался и перекатился на другой край кровати и там, нащупав заженный фонарь, поднес его к силуэту. Обнаженный Овсетий хрипло засмеялся.

— Граф, вы?!

— А кто еще может спать здесь?

Таргын поднялся, и уступил ему место. Тот, взяв у него фонарь, поставил на тумбу, и, погасив, лег на кровать. Романтик проскользнул в дверной проем и закрыл за собой дверь, и, беспомощный развидеть то, что с ним произошло, начал искать комнату Янетты. …в зале было темно, на стене одиноко висел керосиновый фонарь. Он зажег его и сел за стол. Глаза закрывались сами по себе. Неизвестно сколько было времени. Дормидонт, однако, через несколько минут встал и направился в другой коридор, в кромешную тьму. Потом, остановившись у какой-то двери, открыл ее, и тут же свалился на край кровати. Янетта, лежащая рядом, несколько испугалась, но не подала виду и укрыла его толстые ноги тонким одеялом. Как только он закрыл глаза, то погрузился в глубокий сон и тут же засопел. Девушка, в свою очередь, долго думала, как поймать преступников. За окном стрекотали сверчки, иногда даже ухали совы. Эти сочетания усыпили девушку, но мысли противоречили. Чуть-чуть подремав, она встала, и посмотрела на время. Час ночи. Выйдя из комнаты, Янетта пошла по сумрачному коридору и, остановившись еще у одной двери, рискнула ее открыть. В середине комнаты стояла расстеленная постель, но никого на ней не было. Потом она пошла дальше и открыла еще одну дверь. Это оказался зал. На столе тускло горела свеча, а на диване кто-то сидел.

— Ох, вы…я испугался.

По голосу девушка узнала графа Овсетия. Он выглядел очень уныло, но, увидев вошедшую фигуру, тут же выпрямился и широко открыл глаза. В них, под светом свечи, что-то блеснуло…слезы?

— Граф, вы в порядке?

— Да, идите в комнату.

— Хорошо, сейчас, а, может, скажете, что…случилось?

— Извините, не могу.

— А не надо вам чем-нибудь помочь?

Граф посмотрел на нее, и в его глазах еще сильнее что-то заблестело.

— Пожалуйста…оставьте меня…в покое… — при последних словах он не сдержался и прямо при Янетте заплакал, прикрыв лицо руками.

У Зульфии начало разрываться сердце. Подойдя к нему, она села рядом и крепко обняла. Овсетий тоже несколько медленно прижал ее к своей горячей груди.

— Все хорошо…

Свеча дрогнула. Они сидели, прижавшись друг к другу, пока лунный свет, заполнивший комнату, освещал их лица. Свеча потухла, и тьма окружила их со всех сторон.

~~~

— …душенька, я гожусь вам в отцы.

— О, граф…это так мило слышать!

— Только вот не знаю, любите ли вы стариков…

— Я не смотрю на внешность, граф. Я смотрю на душу.

Овсетий задумался. В голове он перебирал множество разричных вариантов ответа.

IV

— Дорогая моя Неечка! — Диктовал граф, — (Вот здесь начинать писать с красной строки). Я очень скучаю по тебе…(записали?)

— Абсолютно, — протягивал Пайданг.

— Далее…а-м…у меня все хорошо… — он слегка покраснел, — а у тебя? Давно хотел написать тебе это письмо. Видишь ли, я очень скучаю по тебе и…(нет, уже было…)видишь ли, видишь ли, что я…(тьфу!)

— Вам чем-то помочь? — Сказала тихим голосом Янетта, находившаяся достаточно далеко от них.

— Что же это…ах, премного благодарю вас, можете. Что написать в письме?

— Сейчас-сейчас… — она прочитала первые строки, — вот здесь: видишь ли, мы так отдалены друг от друга, что я потихоньку начинаю чувствовать, что мне кого-то не хватает…не представляешь, как мне грустно без тебя!

— Браво! — воскликнул граф.

— Тхи, гакрембэж…бигин тинэ гакрембэж. (Да, граф…спасибо, граф.)

— Давайте дальше. Видишь ли…

Она осторожно прошлась на довольно большом расстоянии от них и ей было очень завидно и досадно от того, что Овсетий Ли Кадирберген назначил писать письмо сестре именно Пайдангу, хотя это и было ясно, ведь только он из их компании являлся зереноглавином. Девушка смущалась при одном только представленнии графа перед ней, а ее лицо, когда он присутствовал в комнате, зияло кроваво-красным цветом; и вся она дрожала. Что-то неясное было в его натуре, но что - Янетта не понимала, но ее волновал не просто он сам, а то загадочное чувство, похожее на смесь сожаления, страха и влечения, которое, как она рассуждала потом сама с собой - стоит как вся ее жизнь.

Лестница на второй этаж находилась в длинном коридоре. Над последней ступенькой уже виднелись огромные картины, а на середине всего пути басистый голос что-то рассказывал.

«Максимиллиан Постовзский - определенно - восьмое Чудо Света!» - Выразился Полад, и, заметив на пороге Янетту, замолчал.